ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
Керченского отделения Союза писателей Республики Крым.
победоносные работы конкурса Старо-Новогодняя Ухтышка!
(с) Александр «Котобус» Горбов (Москва)
«Караван»
— Обалдеть!
Юрка моргнул, но удивительное явление не пропало. Через метель по шоссе двигалась вереница верблюдов. Огромные животные покачивались, флегматично что-то жуя, словно ступали не по воронежскому снегу, а по пескам Сахары. На первых трёх гигантах, между горбов, сидели всадники в цветастых одеждах.
Схватив форменную шапку, Юрка выскочил из машины. Хлопнул дверцей с надписью «ДПС» и бросился к голове колонны, размахивая полосатой палочкой.
— Стой!
Первый всадник поднял руку, останавливая процессию, и спустился на землю. Юрка заметил, что мужчина одет слишком легко, замёрз и с трудом держится на ногах от усталости.
— Что происходит? В такую погоду, с животными!
— Простите, страж, — у мужчины был странный восточный акцент, но голос звучал чисто и властно, — мы вынуждены торопиться. Срочное дело, нельзя опаздывать.
— Так ведь холодно. Верблюды…
— Они мороз переносят лучше жары, — мужчина улыбнулся.
— А вы сами? Подождите минутку.
Юрка сбегал в машину и принёс термос. Два других всадника тоже спустились на землю и с благодарностью приняли кружки с горячим чаем.
— Куда вы?
— Вифлеем.
— М-м-м, — Юрка наморщился, — не помню такого города.
— Это маленький городок, — улыбнулся старший из всадников.
— Давайте я по навигатору посмотрю, чтобы вы не заблудились.
— Не стоит, мы знаем дорогу.
— Спасибо, — младший из всадников пожал руку инспектору, — мы поспешим, хорошо? Мы обязательно должны успеть в срок.
Они стали садиться обратно на верблюдов.
— Вот, возьмите, — старший всадник положил в руку Юрке сделанную из фольги ёлочную игрушку — восьмилучевую звезду. На память.
— Спасибо!
Он долго ещё махал рукой каравану, уходящему в метель. Даже через снег было видно, что они уходят точно в направлении сияющей над горизонтом звезды. Юрке захотелось, чтобы они точно дошли до своей цели. Почему-то это было важно, важнее всего на свете.
Ася Горяинова. Санкт-Петербург.
Кот
Любить — это не значит смотреть друг на друга, любить — это значит смотреть в одном направлении.
(Антуан де Сент-Экзюпери)
Скользкий тротуар коварно прятался под слоем снега, что праздничной сахарной пудрой укрыл всё вокруг. Гололёд не оставлял шансов на победу — приходилось либо проявлять чудеса ловкости, ступая осторожно и выверено, либо, сдавшись, падать с ног.
Савва Решетников балериной почему-то не родился, и к своим девятнадцати чудесными способностями обзавестись не успел. Может, собственно, поэтому и лежал сейчас в подмëрзшем сугробе, размышляя, стóит ли подниматься немедленно или можно позволить себе минутку отдыха. Минутку, имевшую все шансы растянуться до весны.
Снег падал густыми хлопьями, оседая на щеках и на отросшей чëлке. Золотым отблеском сверкнули над крышами домов пара необъятных крыльев.
Прохожие, ворча и чертыхаясь, обходили Савкины ноги, торчащие на дорожку; тонкое пальто от холода не спасало, пора было собирать волю в кулак, вставать и топать дальше, пока сам не превратился в ледышку.
Повернувшись на бок и попытавшись встать, он чуть не взвыл: правое запястье вспыхнуло болью. Хоть бы не перелом! Остаться с нерабочей рукой на Новый год было бы очень некстати. Да и практику как сдавать?
— Эй! Ты как? — раздалось откуда-то сбоку, и Савка вывернул шею, пытаясь разглядеть говорившего. Затылок ломило: кажется, ему тоже досталось. Периферийное зрение уловило какое-то мимолётное движение со стороны дороги. — Тебе помочь?
— Н-нет, спасибо, — он снова попытался встать, опираясь на другую руку. Разберётся, не маленький.
Прохожий не спешил исчезать, и Савка со своего ракурса разглядел носки коричневых сапожек, украшенных серебристыми пряжками. Чуть выше из этих самых сапожек росли длинные тонкие ноги, а дальше — дальше всё самое интересное пряталось под толстым чёрным пуховиком. Подумалось, что в таком и на лёд падать не больно.
— У тебя что-то с рукой… — Савка готов был поклясться, что этот голос он уже слышал. Точно. И не раз. — Я же вижу.
— Всё хорошо, — пробормотал он, приподнимаясь на колени и тщательно стряхивая снег с рукавов. Закончив, прищурился, украдкой глядя по сторонам. У пешеходного перехода мелькнул рыжий хвост; двумя янтарями вспыхнули пара узких зрачков.
Пушистый силуэт мигнул у самой обочины и скрылся за подъехавшим автобусом.
***
…Лампочка на манекене никак не хотела загораться зелёным. Савка уже и руки выставлял как можно правильней, и по одногруппникам сверялся, и всё делал — да черт возьми, точно так же! — а пластиковый болвал всё помирал и помирал.
Внутри «кареты» скорой, занимавшей почти весь класс, под разложенными в салоне носилками, копошился кто-то мелкий, зубастый, сверкающий клыками. Савка, с трудом отведя взгляд, занялся манекеном.
— Ну, давай, — прошептал он, гипнотизируя лампочку и делая ещё несколько нажатий на пластиковую грудную клетку.
Из машины донеслось едва слышное шипение, и Савка поморщился — этим лишь бы его отвлечь. Ну уж нет. Не прокатит. Чего он там не видел?
Когда занятия закончились и манекены были грамотно откачаны и сложены у стены, Савка выдохнул. Класс опустел, и, кроме него и ГригорьРоманыча, ведущего «медицину катастроф», никого не осталось. Так что в ответ на подозрительный взгляд Савка спокойно пожал плечами.
— Если что и видишь, особо не болтай, — пробасил себе под нос кругленький уставший препод. Черт, спалил ведь, внимательный. И смотрит хитро, эдакий колобок в очках… Такой не то, что от бабушки уйдёт, такой и лису на чистую воду выведет и по миру пустит.
Не надо было засматриваться на того, зубастого… Подумаешь, невидаль! Зазевался.
Запоздало пришла мысль, что Романыч ведь тоже, это самое. Видит.
— …иначе, сам понимаешь, где окажешься.
— Ага, — кивнул Савка, успев заметить, что тот, прищурившись, смотрит на носилки в машине. И точно знает, о чем говорит. — А он зачем тут?
— Не те вопросы задаешь, не те, — покачали головой вместо ответа.
Вопросы задавать Савка перестал уже давно, вот сейчас и вырвалось не пойми что. Хотелось уточнить, то же самое ли видит Романыч, или другое… И что ещё ему попадается? Но Савка молчал.
Не спрашивал, почему и зимой, и летом вокруг толчется прорва «мелкоты» разных размеров и разной степени видимости.
Не интересовался, куда она, это мелкота, девается, стóит к ней приблизиться, и почему тает, как только начинаешь фокусироваться на очередном смутном образе.
Не уточнял, сколько из них прячется здесь, прямо сейчас, в крошечном душном классе.
Вопросы влекли за собой множество подозрений от окружающих. Ото всех и каждого.
Мама с самого начала, ещё лет шесть назад, велела прекращать глупости и заканчивать с фантазиями о призраках. Оля, сестра, будучи старше на каких-то четыре года, намекнула, что это секрет и об этом не надо рассказывать. Немногочисленные приятели не были посвящены в тонкости Савкиной жизни. Они бы не поняли и просто-напросто назвали бы сумасшедшим.
Романыч, любимый препод всего потока, ненормальным не окрестил. Не покосился с подозрением, никак не прокомментировал увиденное.
Может, сам их замечал, призраков этих, или существ — Савка не знал, как их называть. А может, во время работы на Скорой насмотрелся дикого и странного в таком количестве, что какие-то там духи не казались чем-то из ряда вон.
И, конечно, он был прав. Стоило следить за собой и не палиться. Определённо.
***
Савка понятия не имел, кто они такие, и зачем нужны, и откуда взялись. Почему показывались далеко не всем. А со временем и задумываться перестал. Только замечал, как на них, на духов или, — как их там, — призраков, засматриваются дети и животные. И если первые, ухватившись ладошкой за мамину руку, осоловело таращились в пустоту, то вторые принимались радостно носиться наперегонки, находя идеальных приятелей для игр.
В темноте они были похожи на полосы тусклого света. Как только становилось светлее — старательно притворялись то бликами на поверхности воды, то солнечными зайчиками, дрожащими на стенах домов. Самые хитрые прикидывались отблеском на любой подходящей поверхности — блестящей кнопке на пальто, металлической решётке, дверной ручке. Моргнешь — и уже исчезли.
Появлялись они также внезапно, как исчезали, по собственной воле или ещё какому-то разумению. И, как с досадой отмечал Савва, чаще всего просто мешали: то заставляли вздрагивать и ронять предметы, то вынуждали спотыкаться на ровном месте. Иногда прятали вещи, особенно те, которые нужны были вот прямо сейчас.
Сегодня один из них особенно отличился: нырнул под ноги в самый неподходящий момент, выбрав для маневра отвратительно скользкую дорожку, по которой пешеходы срезáли путь до автобусной остановки.
…— я тебя знаю, — сказала обладательница тонких ног. А затем, наклонившись, протянула ладонь в чёрной перчатке. — Ты у нас практику проходишь. Какой курс?
— Третий, — вздохнул Савка. Ухватился за крепкую руку и поднялся на ноги. Отбитая задница немилосердно ныла, правое запястье по ощущениям вообще распухло, но он и не поморщился. — Чёртов гололёд…
— Да, я на той неделе тоже навернулась.
Точно, Савка вспомнил — её звали Даша. Невысокая худенькая девушка, стройная и аккуратная, с короткой стрижкой и в очках, за которыми прятались серые с прозеленью глаза. В начале практики он, возможно, и внимания бы на неё не обратил, если бы не приходилось бегать к ней с вопросами. Всего на пару лет старше, она уже числилась в хирургии медсестрой и, будучи пока не слишком уставшей и замученной подобной работой, охотно общалась со студентами и помогала им разбираться с заданиями.
Савка в какой-то момент, буквально на днях, поймал себя на мысли, что спуститься на пару этажей и подойти к Даше хочется просто так, без всяких вопросов…
— Представляешь, — задумчиво продолжила она, шагая с ним рядом, при этом Савкин шаг равнялся её трём, — недавно передо мной глыба льда с крыши рухнула. Что-то дёрнуло меня остановиться и обойти то место. А через секунду…
Даша замолчала, и Савка понял её без слов. Впереди показалось крыльцо больничного корпуса.
— Я уже подумала, что меня кто-то спас, прикинь?
Савка прикинул. А потом подумал, прикинул снова и ограничился простой понимающей улыбкой. Хотелось сказать что-то хорошее, вслух порадоваться неслучившемуся кошмару, но… Черт. Врать — говорить, что это везение — не хотелось, а рассказывать Даше, почему она обошла то место… Нет, к такому он был не готов.
Придерживая сползающий с плеча ремень сумки, Савка так и стоял истуканом. В меховой опушке Дашиного капюшона заблудилось несколько снежинок. Они постепенно таяли в теплом фойе, и Савка, засмотревшись на них, забыл, что вообще собирался сделать. Спросить или, может, узнать, до скольки сегодня смена… Мысли путались, Савка вылавливал их по одной, но они уворачивались и прятались, словно пугливые птенцы.
— Зайди сегодня ко мне на отделение, посмотрим твою руку. Может, на рентген сходим.
— Ладно, — кивнул он, услышав одно только «зайди». Конечно, он зайдёт. Да хоть сейчас. И потом тоже.
Рука по-прежнему пульсировала болью, но это было такой ерундой по сравнению с теплом, разлившимся внутри. Как будто глинтвейна глотнул.
Снежинки, наконец, растаяли. Даша стянула пуховик, оставшись в длинном свитере и узких джинсах. Глядя, как она снимает с носа очки и торопливо дышит на запотевшие стекла, Савка смутился от мысли, что хотел бы ещё раз увидеть её без очков. И без этого безразмерного свитера… Без всего.
— Пойдёшь со мной вечером на каток? — неожиданно даже для себя спросил он.
Даша надела очки. Поправила их, словно это могло помочь лучше расслышать вопрос. Не выдержала, фыркнула, смущённо покосилась на часы в холле. Они намекали, что пора бы уже расходиться.
— Мало тебе, что ли?
— На коньках-то я нормально…
— Ладно, — Даша сделалась на миг серьёзной и, шагнув навстречу, потянулась ладонью к Савке, словно погладить хотела. Но не стала, — давай вечером решим, договорились?
Тот лишь глупо улыбнулся, провожая взглядом её худенькую фигурку. И отмечая, как вслед за ней в забитую людьми кабину проскользнул юркий светлый силуэт.
***
Савка даже вспомнить не мог, когда окончательно решил, что надо молчать. И стараться ни словом, ни взглядом, ни выражением лица не показывать, что он видит больше остальных.
Наверное, это случилось сразу после того, как мама начала нехило так переживать за душевное здоровье единственного сына.
Или после довольно обидных насмешек одноклассников, заметивших, как Савва временами «выпадает» из реальности. В то время он ещё пытался пристально наблюдать за ними, налаживать контакт, дотрагиваться… Духи этого явно не желали. Объявлялись неподалёку, отвлекали от дел, но общаться не хотели.
Один из них — напоминавший кота, что прошлым летом был сбит на перекрёстке — сейчас поселился дома. Савка его не приманивал, не звал, но тот, как и все коты, на приглашение не рассчитывал. Просто однажды нарисовался на подоконнике, среди коробок с неразобранными книгами. Мама с папой давно собирались увезти их на дачу, да все ждали весны.
Кот весны не ждал. Савка, если честно, понятия не имел, что ему нужно. Чувствует ли он холод? Нужен ли ему человек под боком? Хочет ли он, чтобы ему дали имя?
— Мог бы и ответить, — ворчал Савка, глядя в сторону коробок. Кот шевелил усами и сворачивался клубком, далёкий от людской суеты и пустых разговоров. Да и как бы он отозвался, даже если бы захотел?
Одно Савка мог сказать точно: Кот любил пакостить. Даром, что ненастоящий — получалось у него отменно, на загляденье всякому.
Первую его подругу, смешную полненькую Катю, студентку с дневного, Кот напугал, умудрившись хлопнуть дверью в полной тишине. Как ему это удалось, с его-то нематериальной тушкой — Савка не знал. Отбрехаться сквозняком не удалось: Катька, верившая в приметы и гороскопы, решила, что ну её, и квартиру эту ненормальную, и её блондинистого хозяина. И сбежала, под торжествующее шипение Кота.
Вторую знакомую, понимающую, внимательную Свету, тоже «убрал» Кот. Будущий психиатр, она сразу заметила Савкины, казалось бы, ловкие попытки скрыть очевидное. Догадалась, что в доме есть нечто, невидимое остальным, и мигом списала всё на какое-то хитрое расстройство психики. А что ей оставалось? Савка и не спорил: воображать невидимых друзей по возрасту уже не полагалось, а объяснять Свете, что Кот — вот он, засранец, светится каждой шерстинкой, он не мог. Сама идея что-то объяснять была провальной.
Савка старался оставлять каждую дверь в квартире приоткрытой, не зная, может ли дух проходить сквозь дерево. Черт их разберёт! Обходил по стеночке или аккуратно переступал растянувшегося поперёк коридора Кота. Иногда машинально пытался погладить пушистую спинку, исчезавшую до того, как до неё дотягивались. Света поглядела на это шикарное действо и решила, что сумасшедших и на работе хватает. И ушла.
После того случая Савка домой старался никого не водить.
Дни шли один за другим. Сидя в кафешке с очередной симпатичной девушкой, Савка то и дело отвлекался на мелькание световых пятен, на рыжий хвост, сердито встопорщенный под соседним столиком.
Закономерность была ясна — если Кот оказывался поблизости, то свидание можно было сворачивать. И хорошо, если Савка успевал сделать это сам, и мероприятие не оканчивалось пролитым на спутницу напитком или забытым дома кошельком. Который он всегда брал с собой и ни разу в жизни не забывал!
Иногда компания Кота оказывалась кстати, в тех случаях, когда общение казалось скучным и затянувшимся. А иногда — и это случалось гораздо, гораздо чаще! — Кот его бесил. Мешал, надоедал, появлялся очень не вовремя и вмешивался, куда не просили.
***
Выходя с рентгена, куда его затащила добросовестная Даша, Савка одновременно и радовался, что кости целы — вот уж подарок к празднику! — и тревожился, больше из-за Кота, чем из-за самой прогулки. На этот раз он не должен был им помешать! Не должен! Но вот как от него избавиться, Савка и понятия не имел.
Вечером, дожидаясь подругу в фойе больницы, Савка замечал тут и там надоевший хвост. Остальные «запчасти» Кот показывал редко и неохотно, думал, наверное, что смертным и этого хватит.
«Давай сегодня без глупостей», — мысленно взмолился Савка, не имея больше никаких идей.
Хвост выгнулся издевательски-вопросительным знаком и исчез.
***
С новогоднего похода на каток прошли дни, затем недели. Кот в тот вечер так и не объявился, и Савка сто раз его за это поблагодарил — разочек даже вслух. Пока никто не слышал.
С Дашей они виделись постоянно: на практике, после неё, в выходные, будни, по вечерам, а с недавних пор — и по утрам. Савка уже и вспомнить не мог, как жил раньше: казалось, она всегда была с ним, вся, целиком, со своими дурацкими плюшевыми свитерами, следом от очков на переносице, родинкой над верхней губой и едва заметными ямочками на щеках.
Уже почти месяц Даша появлялась рядом чаще, чем Кот, и — Савка старался не думать об этом, не сглазить — ничего, абсолютно ничего плохого не случалось. Может, пушистый наконец-то выслушал его просьбу? Или устал пакостить и смирился с присутствием в доме ещё одного обитателя?
В сторону подоконника с коробками Савка давно не всматривался, и без этого хватало, чем заняться. Прямо сейчас хотелось протянуть руку и отвести чёлку, падающую на глаза спящей рядом Даши.
От прикосновения она проснулась и, глядя на него счастливыми глазами, выпростала руку из-под одеяла и провела ею по Савкиной щеке. А затем спрятала обратно и… д-да, стало определённо не до всяких там Котов!
Позже, сидя на кухне с чашкой чая и жмурясь от утреннего солнца, зашедшего их проведать, Даша окинула Савку задумчивым взглядом. Одним из тех, с которых начинались всякие ненужные разговоры.
— Куда ты всё время смотришь? — улыбнулась она.
Савка растерянно моргнул — неужели заметила? Старался ведь не палиться, изо всех сил старался. Кот сидел в коридоре, сразу за кухонной дверью и, не сводя с людей янтарных глаз, показывался целиком. Дочего широкие лапы, вы только поглядите!
— Я заметила… — продолжила Даша, и Савка вспыхнул надеждой, — что ты обходишь стороной некоторые места в комнате. Или убираешь вещи с части подоконника… Что-то здесь случилось, в этой квартире?
«Да, случилось. Кот случился», — чуть не вырвалось у Савки. Пришлось прикусить язык и сделать вид, что всё в порядке. И обсуждать здесь нечего.
— Если захочешь, можешь мне рассказать. — не стала наседать Даша. — Я вижу, что ты… переживаешь, что ли.
Сердце тревожно ёкнуло. Нет, нельзя рассказывать, ни за что! Савка хорошо знал, чем заканчиваются подобные откровения. Переглянувшись с Котом, он пожал плечами:
— Всё нормально. Просто дурацкие привычки.
Кот презрительно наморщил нос, неслышно чихнул и растворился в воздухе, а Савка с горечью ощутил себя распоследним вруном и жалким трусом.
***
У перекрёстка собралась целая толпа мелких, светящихся созданий.
Все они вертелись, суетились, бросались под ноги редким прохожим, но те не обращали на них никакого внимания.
Савка не сразу различил среди искрящихся духов Кота. Тот, полный достоинства, недвижимой статуей застыл посреди бардака. Будто выказывал презрение к младшим собратьям, устроившим такой хаос.
— Что там? — остановилась Даша, заметив, как Савка смотрит в пустоту.
— Н-ничего…
Нужно было срочно, быстрее придумать повод обойти перекрёсток. На электричку они уже опаздывали, но рисковать и шагать вперёд было нельзя. Черт, как же нелепо…
Светофор зажёгся красным, и Даша потянула Савку вправо, туда, где мигал другой зелёный человечек. Всё равно, такой путь тоже пролегал слишком близко к перекрёстку…
Время поджимало, и делать крюк было не с руки. Ладно, была не была! Разбрызгивая снежную кашу под ногами, оба зашагали через дорогу как можно быстрее.
Они почти достигли тротуара, когда за спиной раздался визг тормозов, оглушительный треск и звон разбитого стекла. Кто-то рядом с ними вскрикнул, по ногам хлестнула водяная пыль, и спустя секунду всё стихло.
Савка обернулся: перекрёсток украшали две легковушки, одну из которых явно занесло на повороте. Вторая, не успевшая затормозить, в неё, конечно же, врезалась.
Вокруг разбившихся машин сновали суетливые фигурки, часть из них, бросившись врассыпную в момент удара, наблюдали издалека. Дрожащие кончики ушей и хвостов то вспыхивали яркими лампочками, то совсем гасли.
Спустя минуту на дороге образовалась пробка, а водители пострадавших машин, едва выбравшись наружу, принялись шумно выяснять отношения. Духи расселись на помятых капотах, разделились на две группы и, крутя носами, принялись «болеть» за своего человека.
— Тебе не показалось, что мы не просто так пошли в обход? — протянула Даша уже в электричке, как только они отдышались.
Савка вздрогнул и дёрнул плечом, всё ещё не решаясь ответить, что, конечно, да, не просто так. Что он не пошёл сквозь толпу светящихся препятствий, а растолкать бы их не смог. Да и не зря же они там крутились…
— Кстати, там людей вообще не было, — добавила Даша, — Ты… Эй, ты чего, смеешься? Ты что-то знаешь?
— Может быть, — сдался Савка, глядя исподлобья на подругу. Смотреть прямо не следовало: вдруг и Даша, такая внимательная, милая, своя тоже исчезнет, растворится от его пристального взгляда? Или увидит в нём что-то странное, догадается, кто он такой и тоже испарится, как все предыдущие знакомые?
За окном пёстрой полосой проносились пейзажи, в приоткрытые створки холодными глотками врывалась весенняя сырость. Думать, что всё будет по-прежнему, с каждой минутой хотелось всё меньше и меньше. Но и надеяться на что-то невозможное было страшно.
***
Вокруг звенела и зеленела весна. Мысль о чудесах так и осталась в электричке. Савка втихаря наблюдал за подругой и, к своему огорчению, не замечал ничего нового. Да и заходить к нему она стала реже, ссылаясь на работу и прочие дела… Что ж, всё шло по накатанной. Не стоило тешить себя надеждой, что именно в этот раз, с этой подругой ему повезёт.
Даша, конечно, была замечательной, но, по ощущениям, всё больше и больше отдалялась. Не хотела резко обрывать отношения? Прикидывала, как дальше поступить? «Думай о лучшем, готовься к худшему» — повторял про себя Савка старый девиз.
На майские подруга и вовсе умотала к родителям, жившим в пригороде. Савка надеялся, — очень надеялся — что она хотя бы не смеётся над ним, рассказывая маме о странном знакомом. Впрочем, если и смеётся, что тут изменишь?
***
Вернувшись, Даша сделалась молчаливой и задумчивой. У Савки она, считай, почти жила, и времени они проводили вместе более чем достаточно, так что отметить некие странности стало несложно.
Попытки поговорить заканчивались ничем, и подозрения, одно другого краше, закрадывались в голову и оседали тревожным грузом. Савка решил не торопить события и понаблюдать, тем более что сбегáть прямо сейчас подруга вроде не собиралась.
Как-то раз, прозрачным воскресным утром, никак не желавшим превращаться в день, Савка сидел на кухне и переписывал конспект пропущенной лекции. Даша сонно скроллила ленту новостей, валяясь со смартфоном в комнате.
— Не надо меня кусать, — вдруг послышалось оттуда. — ну-ну… ты же у нас умница…
Сердце ёкнуло так, что чуть было не выскочило из груди. Стараясь не шуметь, Савка выбрался из-за стола и неслышно пересëк коридор, замерев в дверном проёме.
Даша сидела на диване, отложив телефон и подогнув ноги, и гладила Кота.
Под ногами скрипнула половица, и оба — и Кот, и подруга — испуганно вскинулись на звук. Даша мигом отдернула руку, а Кот исчез, подмигнув на прощание.
— Есть ручка запасная? — спросил Савка, с трудом осознавая сказанное.
— Да, в сумке возьми, — выдохнули в ответ.
В серых с прозеленью глазах напротив отражался страх.
***
Наблюдать за Дашей стало интереснее, и Савка часто ловил себя за этим нехитрым занятием.
С каждым днём, проведённым вместе, она замечала всё больше и больше: сперва стала аккуратно обходить Кота, любителя развалиться в самых неожиданных местах. Затем, украдкой следя за Савкой, отмечала направление его взгляда и тоже начала улавливать что-то чуднóе среди солнечных зайчиков, бликов на посуде и дверных ручек. В моменты, когда удавалось кого-то засечь — спотыкалась на ровном месте, и удивление на её лице смешивалось с таким диким неверием, что Савке становилось смешно.
— Дай угадаю, — прищурился он, остановившись в очередной раз рядом с застывшей подругой. — Ты очень хочешь что-то спросить, но боишься?
— Спросить? — растерялась она.
Страха в её глазах оставалось совсем немного, но и его хватало, чтобы держать рот на замке. И картина эта была очень знакома.
— Спроси, — повторил он почти шепотом, мягко обхватывая озябшие ладони. — А я тебе отвечу.
***
Кот развалился на весь диван, оставив людям жалкий краешек, и с намёком выставил пузо. Мол, чеши меня всего, вдоль и поперëк.
Савка кончиками пальцев прошёлся по искрящейся шерсти и дух, недовольно мрякнув, поджал хвост.
— Тебя не поймёшь, — проворчала Даша, и Савка не сразу догадался, что это она Коту. — То гладь, то — не гладь.
Она сама потянулась к пушистому загривку и легко прочесала рыжий мех.
Картинка так и отпечаталась в Савкиной памяти: тонкие пальцы, утопающие в золотистой шерсти, солнечные квадраты, разделившие комнату на части, и недовольный Кот, то пытающийся лениво увернуться, то подставляющий широкий лоб под чешущие его пальцы. Предатель плюшевый.
За окном пели птицы, одна чирикнула совсем близко. Кот встряхнулся, стëк с дивана и умотал любоваться неслучившейся добычей.
— Я вспомнила, — вдруг усмехнулась Даша, — из-за кого я в тот день опоздала на работу… Крутился под ногами. Думала — мерещится. Два раза домой возвращалась — то за телефоном, то за пропуском.
— А я из-за него на лёд грохнулся, — вторил Савка. — И тебя встретил.
— А ведь он — ненастоящий.
— Наверное.
— А ты? — Даша откровенно смеялась, и в этом её смехе таяли самые холодные отголоски страха. — Ты — настоящий?
— Хочешь проверить?
Дверь в комнату захлопнулась сама собой. Кот, вскочив на подоконник, довольно шевельнул усами, зажмурил янтарные глаза, распушил шерсть и исчез, растворившись в солнечном свете.
Конец
La Femme Fatale или МАРТ на Литературной странице
МАРИЯ СМОЛЯР
***
Колокольчик и мальчики.
Наверное, когда люди любят
У них внутри звучат колокольчики,
Поэтому на нас так смотрят,
Становятся в длинную очередь
И думают, — любим ли мы друг друга?
Или мы просто коровы?
И снова…
Одни глаза, ни одного слова.
Только мы не звери. Даже если мы остановимся,
Даже если остановим движение глобуса,
Все равно будет звучать дин-дон-дин,
Потому что нас двое, но как бы один,
И один колокольчик звучит
В нашей одной груди.
А потом, на протяжении дороги в тепло,
Все будет нас отвлекать от слов, —
Автобус будет шуметь метро,
Ворон будет стучать в окно,
Кто-то будет крутить на пальце ключи…
А мы молчим.
И только юные мальчики ходят с глупыми лицами,
С инстаграмными прическами и вещами,
И невольно думается:
Это вообще выдавливается с прыщами?
Выдавливаются ли плечи и сколиозы,
И, казалось бы, причем здесь возраст?
Но эти мальчики прям лопаются
От глупости и некрасивости.
И постоянно задумываешься, зачем же они России?
Лучше бы они были не модные, не проходящие мимо,
Потому что солнце — красиво, женщины — красиво,
Очень красивое небо и коляска с ребёнком.
Но мальчики эти одинокие,
Какие-то мертвые в своей молодости,
Какие-то мерзкие в ротовой полости.
И эти их кроссовки летом и носки высокие,
Такая безвкусица столичная,
Тем более в таких количествах,
Что ноги их совершенно не индивидуальные,
Лучше бы надели валенки или сандалии…
А мы с тобой их обходим,
И ведём себя как-то по-волчьи,
Но среди всех этих мальчиков, девочек и даже детей
Наш с тобой большой колокольчик
Бьется в тысячи раз слышней.
И вот мы с тобой идём,
Я поливаю слезами цветы на своём платье,
Просто так или потому что скоро ехать куда-то снова,
И я так рада, что мы идём по набережной не в кроссовках,
Что ты взрослый человек, а я притворяюсь взрослой,
Но уже поздно нас разлучать, очень поздно,
Потому что мы дышим одной грудью
Один воздух.
АЛЕКС КАСПЕР
***
Почти ничего не помню. Разве что о весне, осени, тебе и немного о лете.
Мысли маятником влево — вправо, и совершенно случайно — назад.
Я на кровати, запутался в простынях, как будто в пакете.
Главное здесь вовремя задержать дыхание и открыть глаза.
Немного ломаюсь из угла в угол в этом подкошенном к морю городе.
Я уеду. Не буду вспоминать, какая слякоть разводилась на пороге весной.
Забыл, что идёт после осени. Три месяца в кромешном холоде.
Забыл. Поэтому стал называть этот период — тобой.
Уехать пока что — никак. Только спину царапаю рельсами-шпалами,
Потому что падаю: лёд под ногами, как поджидающий бес.
Чем быстрее бежишь, тем больше за шиворот падает.
Из-за погоды все поезда отказались ехать со мной наотрез.
Тяжело понять, какой сейчас месяц, может уже и другой год,
Может уже и я поменял оболочку, и ты другая.
Это не вьюга, это бесконечный предвесенний поворот,
Который постоянно начало и конец меняет местами.
Ладно, тепло, в принципе, если кого-то накинуть на плечи.
Делать что, кроме как ждать смелого поезда на вокзале?
Наше посмертное: встретимся вечером,
Но вечера не настало.
***
Женщина вылила воду как раз мне на голову
Я один стою под окном. Хорошо.
Этот день уже заиграл как-то по-новому
И кажется, до чего я дошёл — это окно.
Кажется, ветер старается целиться в открытые уши
Стирается память, а лучше бы стерлось лицо.
Снег в руки, в карманы, в ботинки — я явно простужен
Но точно, что мне, как и всем, на себя всё равно
И вены размотаны, скомканы, порваны где-то местами
И я запихнул их обратно, нелепо, неаккуратно вообще.
В момент, когда мы соединились с тобой руками
Их нить зацепилась за что-то на твоём рукаве.
Теперь каждый шаг твой изматывает и разматывает.
Трется о кожу и пытается рваться нить.
Сердце, как из-под поезда, орёт и выскакивает,
Для жизни использует слёзы вместо любви.
Весь город, как в паутине, как будто он кровоточит
И снег разжёванный падает, тает и снова вода.
Последняя кровавая капля, как будто последняя точка.
Хорошо, что меня все же хватило дойти до окна.
Оксана Соколова.
А я пахну твоими духами…
Кто бы знал, что сейчас между нами…
А вокруг — эти рамки приличия…
Хорошо, что мы к ним безразличные …
А я птицей в полёте возвышенном
Ощущаю себя, когда дышишь ты
Мне на ушко так тихо, уверенно …
Пусть у нас всё не так уж размеренно,
Но сегодня я счастлива рядом с тобою…
Дарованный небом, дарован судьбою.
***
Отбросив всё лишнее,
Нагая…
Пришла к тебе.
Молитвы услышаны,
Я знаю —
Вся суть в огне.
Так пусть полыхает,
Сияя,
Взошла звезда…
Так схожее с раем
То чувство,
Что разожгла…
Ты смотришь в глаза
И таю,
Как в сладком сне…
Забыв о слезах,
Возрождаюсь,
Я вся в тебе.
Зинаида Дудченко.
ПРОПОВЕДЬ ЛЮБВИ
Есть кое-что трагичней в мире,
Чем судьбы героинь Шекспира,
Но все-таки, и в наши лета
Арбой не обойти любовь,
И современная Джульетта
За счастье снова примет бой.
Любовь взлетит свободной птицей
Из добрых рук, из добрых душ.
Любовь цыганкой жгучей снится,
Любовь, как гром, как колесница,
Умрет она и возродится,
Ведь на земле ее все ждут.
Любовь, то свет в одном оконце,
В рассвет туманный – вспышка солнца,
То полдень знойный, ночь в зените,
Любовь, как жемчуг в крупном сите.
Ее найдите, пронесите,
Сумейте выплеснуть до донца.
Когда полюбишь, мчишь степями
За розой с острыми шипами,
Руками тянешься к Селене,
Полюбишь – станешь на колени,
Полюбишь – упадешь, как сломлен,
И будет стон последним словом.
И, проповедуя с амвона,
О всепрощении моля,
Взываю я ко всем влюбленным:
Храните сердце раскаленным,
Любовь несите, как знамена,
Любовью держится земля.
1966 г.
Александра Фёдорова Росс
Живи, Любовь!
Любовь наивна и проста,
Она не ищет однолеток.
Вся только с чистого листа,
С высоких, нравственных отметок.
Любовь, как женщина, вольна,
Накроет вдруг волною бурной.
Она и сладкая – больна,
Когда пронзит стрелой амурной.
Что может быть её сильней,
Любви той, что несём из детства?
Что делать? Как бороться с ней?
Не видим мы такого средства.
Выходит так, она — одна,
Способна одарить собою.
Всю душу вытряхнет до дна,
Наполнит нежностью, Любовью.
И в прошлом в нас, и нынче вновь,
Бурлит, играет кровь упорно.
Мы молим: — О, живи, Любовь,
Тебе все возрасты покорны!
Любовь наивна и проста,
Она не ищет однолеток.
Вся только с чистого листа,
С высоких, нравственных отметок!
Живи, Любовь!
Какое счастье…
Какое счастье, что ты есть!
Я снова слышу твои песни.
Тебя могу увидеть здесь,
И вот мы снова рядом, вместе.
Обнять тебя и невзначай,
Слегка коснуться твоей кожи,
И пригласить тебя на чай,
Что мне сейчас всего дороже.
Какое счастье, что ты есть!
Сегодня ласковый твой взгляд,
Вчера он был чуть-чуть по строже.
И я взрослела, говорят,
А нынче стала я моложе.
Моменты жизни я ловлю,
И говорю тебе без лести,
Я так давно тебя люблю,
Всегда с тобой хочу быть вместе.
Какое счастье, что ты есть!
Качнет мне ветвь своей листвой,
Обдаст весенним ароматом.
А ты играй и песни пой,
И будь мне нынче другом, братом.
Я чувства нежные коплю,
Как долго им во мне копиться?
Ах, как же я тебя люблю,
Хочу твоей любви напиться.
Какое счастье, что ты есть!
Равиль Валеев
Когда итог – одни потери,
Потерей даже смерть врагов,
Твоей судьбы заглянет в двери
Седоволосая любовь.
На ней беретик тускло серый,
Не бренд оправа у очков,
Сдаёт истрёпанные нервы
Вкривь нарисованная бровь.
Пришла тропою из Каперны,
Неся мечту сквозь тьму годов,
А в них остался муж неверный,
Неблагодарность от сынов.
Болят от прошлого каверны,
Не скрыть прожитого следов,
Но в счастье ты, как прежде, веришь,
Зовущее из детства снов.
***
Время странно замедлило бег,
Наше чувство разрушил мороз,
И стерильно-безжалостный снег
Скрыл останки подаренных роз.
Ветер крик мой, как листик, унёс.
Тишина замороженных рек.
Я бреду, как потерянный пёс, —
От разбитой любви свет померк.
Я цепляюсь за кромки надежд,
Мне б удачи поймать вёрткий хвост,
Но приличия тяжесть одежд
Рушат наш примирения мост.
Крест потери несу, как Христос,
Кровоточит обиды порез.
Я б в венке из любимых волос,
Словно Феникс, от счастья воскрес.
АЛЕКСЕЙ ВДОВЕНКО
* * *
Мы расстаёмся осенью. В природе
Повсюду — увядания печать.
И наши чувства так сродни погоде!
Зимой я часто буду вспоминать
Твои глаза и груди, и ресницы,
И губы, что на вкус — пьяней вина.
Ночами долго-долго будет сниться
Твоих упругих бёдер белизна.
И лишь весной, когда, в хмельной истоме,
Желаньем счастья я наполнюсь вновь, —
Уйду к другой, как ты ушла к другому.
Прости меня. Спасибо за любовь.
Богиня
Обнажённую богиню
Божеством воздвигнул я.
Пусть весь мир меня покинет —
Мир мне вовсе не судья.
Всем ханжам и недотрогам
Не понять таких утех:
Тело, созданное Богом,
Полюбить — совсем не грех.
Грех есть — тайное желанье.
Но его оставил я.
И сомненья, и страданья
Скрылись в дальние края.
Лишь одним святым законом
Вся душа моя чиста.
У богини, как в иконе,
Та же светит красота.
Вера Коваль
ВОКЗАЛ
Я вновь иду к тебе навстречу,
Встреч место и разлук – вокзал.
Никем приход мой не замечен.
Люблю встречать я поезда.
Я не люблю чувств расставанья,
Мне по душе слеза от встреч.
Преодолев все расстоянья,
Любовь свою смогла сберечь.
Я знаю цену всем разлукам,
Мне встреч не ведома цена.
И сердце скованно от скуки,
Не знаю, в чем моя вина?
Приедь ко мне, тебя я встречу,
Найду знакомый мне вагон.
Но нет…Гуляет только ветер.
Целует он пустой перрон.
ВАЛЕНТИНА СМАШНАЯ
***
Согрело землю солнце вешнее…
В цвету черёмуха с черешнею…
И, отложив дела неспешные,
Лишь выйдет на небо луна –
Оставив в стороне дорогу, я
Тропинку выберу убогую…
Смела, сильна и нравом строгая –
Пойду я в парк гулять одна…
А в парке ночью – тьма кромешная…
И… строгая лишь внешне я …
По сути же – такие грешные
Желанья тайные мои…
А может, в том и счастье, кабы я
Хоть бы на время стала б слабою…
Обыкновенная ведь баба я…
Мне всё же хочется… любви!
Андрей Цеменко
Куплеты Настеньки. Водевиль В.Соллогуба «Беда от нежного сердца»
Невеста сражена ударом:
Купец приходит за товаром!
Жених несёт себя как дар.
Да только счастье – не товар.
Замужество – преддверье раю?
Но я-то вас совсем не знаю.
Жених богач в своём Торжке,
Но для невесты – кот в мешке.
Судьба купцам покажет кукиш:
Ни счастья, ни любви — не купишь.
Так было раньше, будет вновь.
…А то, что купишь – не любовь.
ЯКОРНАЯ НЕВЕСТА
АНАСТАСИЯ ПРОТАСОВИЦКАЯ
Ты заключена в скорлупу полуострова,
Отделена от меня стеклом, водой, морем,
Солью сухой, острой.
Русалка в стакане,
Твои волосы — морская трава,
Ты в своем личном Перу, ЮАР, Тоскане,
Не покидая места,
К которому сама приковала себя,
Якорная невеста,
Вцепившаяся в нос корабля.
Я отделен от тебя морем,
Таким черным, что не развести молоком,
Мы давно не вместе, но и не в ссоре,
Ночь завязала глаза мне твоим чулком.
Я — воздушный шарик, ношусь по миру,
Не цепляясь за ветки ни там, ни здесь.
Я забыл Марину, Оксану, не помню Иру.
Я с тобой постоянно, почти что весь.
Если я приеду на полуостров,
Он проглотит большую часть меня.
Я хочу к тебе сильно. Безмолвно. Остро.
Мне вдали остается только линять
До соленой белесости, до седины.
Под лучами общего солнца
Не докину я якорь опять. Опять.
Слишком прочен забор обновленной страны.
Слишком крепко решила ты спать.
***
Стоит стоять на краю,
Над пропастью февраля.
Ногти синие, но стою.
Лишь бы только слышать тебя.
Лишь бы только видеть тебя
Позволяет насколько рост.
Я б вилял хвостом с октября,
Если б был у меня хвост.
Ну а так под ступней мост.
Слякоть вязкая января.
Не хочу, чтобы было «пост»,
Не хочу, чтоб «не до тебя».
Я хотел, чтоб рядом с тобой
На подушке или у ног
Белогривый, почти седой,
Февраля примостился бог.
***
Ожидая тебя из моря,
Обросла мидиями, сама ракушка,
В снах, которые каждую ночь берут измором,
Запах свежей рыбы и мокрая от слез подушка
По утрам. Приросла к этому чертову берегу,
Без лодки и даже без весла,
И на пристань уже не бегу.
Закидываю сплетенные из волос сети
В кастрюльку с супом,
Курю и, чтоб веселей жилось,
Собираю бабочек трупы.
Рано или поздно ты придешь,
Море тебя выплюнет, позеленев от качки,
И тогда сети моих волос расплетешь,
И выкинешь сигаретную пачку.
***
Мне нужен тот, кто не боится смерти,
Кто крошками указывает путь,
В шершавой снежной круговерти,
Руками раздвигает муть.
Мне нужен тот, кто в чай кладет ириски,
И не заботится о яде сахаров,
Кто сделал бубен из ночного диска,
Звезд чешую кто добавляет в плов.
Мне нужен он, чтоб не бояться.
Чтобы забыть Сансары колесо.
Чтобы не слышать смех паяца,
Хромая, лезущего на крыльцо.
Мне нужен тот, кто не боится смерти,
Кто жизнь подсыплет мне в бокал вина.
Пусть собутыльниками будут черти.
